В Третьяковской галерее открылась выставка «Театр в творчестве художников 1920—1930-х годов».
В двух залах Третьяковской галереи на Крымском Валу открылась экспозиция графики «Театр в творчестве художников 1920—1930-х годов». На выставке представлены эскизы костюмов и декораций, выполненные Лентуловым, Экстер, Поповой, Ермолаевой, Эль Лисицким, Якуловым и другими мастерами кубофутуризма и конструктивизма для постановок авангардистских перформансов и спектаклей театров Комиссаржевской, Таирова и Мейерхольда.
Конечно, если бы Третьяковка заполучила коллекцию театральных эскизов Никиты и Нины Лобановых-Ростовских, которой сейчас подыскивают подобающее место в Петербурге, нынешняя экспозиция могла бы быть еще более зрелищной. Впрочем, и «московские» экспонаты производят большое впечатление.
Театральность была в крови у русского авангарда: достаточно вспомнить о скандальном дефиле футуристов на Кузнецком Мосту. Если эту выходку принять за первый хеппенинг (спонтанное действие), то оперу «Победа над Солнцем», впервые поставленную в 1913 году по заумному либретто Алексея Крученых на музыку Михаила Матюшина и в супрематическом оформлении Казимира Малевича, можно счесть первым перформансом (спланированной акцией).
Как к своего рода театрализованному манифесту авангарда к этой опере обращались неоднократно. Ее ставила в Витебске Вера Ермолаева, а для постановки 1923 года — правда, неосуществленной — эскизы сделал Эль Лисицкий. Он придумал вместо картонного супрематизма более современное оформление — кинетические конструкции. Вместо актеров предполагалось выставить на сцену нечто вроде абсурдистских роботов, которыми бы посредством электроприводов управлял режиссер.
С приходом авангардистов на театральные подмостки вторглись техницизм и машинерия. И даже «кубистическое из кубистических и барочнейшее из всех барок», по выражению Анатолия Эфроса, оформление Александры Экстер спектакля «Ромео и Джульетта» для Камерного театра уже выглядело устаревшим. Вполне понятно, что постановка провалилась, а Таиров перестал сотрудничать с Экстер.
Более успешными оказались опыты Георгия Якулова — такого же эклектика, как и Экстер, но более чуткого к требованиям сцены. Якулов был изобретателем причудливого микста «восточного Возрождения» — гибрида азиатской орнаментики с авангардистским формотворчеством. Тем не менее он оправдал ожидания Таирова, придумав декорации-трансформеры, похожие на цирковые приспособления. Поскольку их можно было видоизменять по ходу представления, они оказались хорошим подспорьем для актерской игры и импровизаций. Что и видно по оформлению лекоковской оперетты «Жирофле-Жироффля», которое все тот же Эфрос оценил как «подлинный театральный конструктивизм, многокрасочный, живой и щедрый».
Можно сказать, что окончательную победу над традиционным театром одержала Любовь Попова, превратившая по желанию Мейерхольда сцену в производственный цех. В постановке «Великодушного рогоносца» 1922 года в Театре актера единственной декорацией был огромный станок с крутящимися площадками и вращающимися колесами, мимо которых сновали актеры в прозодежде.
Дизайн Поповой осудили театральные критики. В частности, обозреватель Ипполит Соколов отметил: «Трудно представить что-либо вульгарнее, грубее и безвкуснее, чем вертящиеся колесики красного и черного цвета поповской конструкции». На удивление негативно работу художницы восприняли и ее коллеги-авангардисты. 27 апреля 1922 года в Институте художественной культуры состоялся «суд над Поповой». Ее обвинили и признали виновной в «преждевременном» обращении к театру, ввиду того что конструктивизм еще не созрел для выхода из экспериментально-лабораторного состояния на широкое поле реализации в разных областях деятельности.
Знали бы эти «присяжные заседатели», что век конструктивизма будет недолгим.
